Ромула Аквила

C полей кесарийских, бурых
от крови и ржавой стали,
в галилейские скалы,
покинув штандарта кол

летел меднокрылой бурей,
в страну, где рабы восстали,
мщеньем взывая к Митре
слепой легионный орел.

Последний отпрыск волчицы,
последний имперский воин,
не подымавший с рожденья
бронзовой ковки крыла -

орел метался и плакал
над смертью усеянным полем,
а на губах у неба
стыл римский клич "Ала-ла!"

Повстанцы шли из пустыни,
втыкая в убитых взгляды,
невидимый бог смеялся
на гребнях их шишаков.

Колена Иуды и Дана,
мужи из-под стен Моссады
студили в закатном ветре
ярость усталых клинков.

Соленой от пота холстиной
они спеленали птицу
и взяли с собою в горы,
где камень, холод и мгла...

Скрипела, дрожа, повозка,
стучали черные спицы,
и в жертвенник алые струи
стекали из сердца козла.

На досках стола меж кувшином
вина и ломотью хлеба
лежал стреноженный хищник,
трофей, добыча и хлам.

Последний отпрыск волчицы,
лишенный свободы и неба,
он спал, и по сновиденьям
ступал, как суфи по углям.

Невидимый бог возносился
над каменной тушей Рима,
и Аппиева дорога
плыла в облаках, как сом.

Кресты, на богах распяты,
шептали странное имя,
и каждый крест улыбался
еврейским мертвым лицом.

(c) Эжен